В дни, когда журналистка Анна Грицевич сидела по решению Адлерского суда в спецприемнике, были опубликованы результаты свежего соцопроса: 42 процента россиян готовы отказаться от свободы слова ради повышения зарплаты и пенсии. Процент журналистов, согласных на такой обмен или уже его фактических совершивших, социологи не выясняли.
Можно говорить лишь о том, к чему дело клонится в отдельно взятом городе Сочи. Возьмем два журналистских процесса из местной судейской практики. Свежий — суд Анны Грицевич идело Николая Ярста 2013 года. В обоих случаях грубый произвол, использование правоохранительными органами своих полномочий для нарушения закона. Результат сравнения процессов очевиден: полиция и суды давят крепче, сопротивление общественности слабеет. Журналиста Ярста защищало профессиональное сообщество — на процесс корреспондента «Кавказского узла» Грицевич пришла только одна ее коллега.
— Были отдельные высказывания отдельных журналистов Сочи. Но общей, цельной солидарности и корпоративной поддержки не было. И это очень печально, — сказал защищавший Анну Грицевич адвокат Александр Попков.
В селе Черешня полицейские безнаказанно выкручивали журналистке руки, вменяя ей при этом «неповиновение законным требованиям». Эстафету полиции подхватил суд, вдохновленный отсутствием общественной поддержки обвиняемой. По словам адвоката Попкова, «судья Якименко не мотивировал ни один отказ в наших ходатайствах». Например, полиция отобрала показания против журналистки у несуществующего лица. Но суд отклонил ходатайство защиты установить, как полицейские это сделали. То есть в суде разворачивалось продолжение «Мертвых душ» Гоголя. И вот апофеоз правосудия в изложении Александра Попкова:
— Мы заявили отвод судье, так как он был предвзят, судебное разбирательство вел несправедливо, нарушая наши права. Через две минуты, вернувшись из совещательной комнаты, он отклонил и это ходатайство.
Кажется, блюстители закона творят, что хотят. На самом деле, у произвола есть четкие границы. Они негласно проведены в условиях неочевидности лицами, не делающими заявления для прессы. И журналистке Грицевич, и задержанному вместе с ней экологу Кимаеву дали по трое суток ареста с намеком, что процессами руководил один режиссер. Пока он добрый. Но, если они не угомонятся, может рассердиться, и тогда по его указке суд впаяет по три года. И никто не поможет. Ведь меру неповиновения полиции определяет сама полиция и утверждает суд. А Путин любит повторять, что в нашей стране все решает суд. Такими процессами (например, поражение за поражением в деле эколога Винишко, отбывающего трехлетний срок в колонии поселении за так называемую «порчу забора» вокруг дачи Ткачева) система воспитывает в гражданах аполитичность и апатию.
Какой цели фактически достигло задержание освещавших события в Черешне? Удалось сочинской мэрии замолчать организацию чрезвычайной свалки послепотопного мусора? Нет. И добиться этого было нереально, информация в Интернет просочилась бы в любом случае. А ущемление прав журналиста привлекло только большее внимание к экологическому ущербу и нанесло еще больший вред репутации курорта.
Представим мирный сценарий развития событий. Полицейские вежливо отводят журналистку и блогера на обочину и оставляют их снимать самосвалы, везущие мусор. Все заняты своим делом. Водитель крутит баранку. Журналист запускает видеокамеру. Мэр Пахомов дает интервью, что вывоз мусора в Черешню связан с объявленной на курорте ЧС. Или не дает, не суть важно. В любом случае шума было бы меньше. Значит, дело не в стремлении избежать огласки.
Фактически полиция атаковала свободу слова с целью запугать.
Причем в Сочи острастку теперь дают строже, чем в Москве. По свидетельству столичных коллег, их в случае массовых задержаний тоже хватают, но, разобравшись, отпускают, потому что не хотят лишних сложностей и понимают, что гражданин мог участвовать в массовой акции не по своей инициативе, а по заданию редакции.
В процессе Анны Грицевич была представлена такая бумага. Но в олимпийской столице журналистский статус не спас.
— Мы были готовы, что Кимаеву, как старому борцу и экологу, дадут арест. Но с Аней поступили слишком жестко, без учета, что она журналист, что выполняла свой долг. У нее не было умысла на перекрытие дороги. Умысел был только на освещение ситуации. А полиция увидела ее с камерой и схватила, чтобы показать, что они могут закрыть кого угодно за что угодно и потом легитимизировать это все рапортами полицейских и фальшивыми объяснительными якобы местных жителей. Два разных судьи дали Кимаеву и Грицевич по трое суток заключения. Думаю, мера наказания была предопределена, — считает адвокат Александр Попков.
А дальнейшее не было предопределено? События развивались по классическому сценарию воспитания неугодных кнутом и пряником. После злых блюстителей закона к делу подключились добрые. Суд показал, что все в руках власти. А сотрудники спецприемника, где осужденные отбывали заключение, показали, что власть может быть и заботливой. Вывод напрашивается сам: дружить надо с властью, а не с коллегами, которые и на суд не пришли.
И многие вывод уже сделали. Стали лояльны или индифферентны.
— Иную реакцию сложно было бы ожидать — как от журналистов, так и от общества, которому власть все яснее дает понять, что связываться с ней очень опасно. В этом заключается смысл многих показательных действий и принимаемых законов. Люди элементарно боятся и прячут голову в песок — каждый в свою лунку. Это не ново. Когда в 1930-е кого-то забирали из соседних квартир, много ли было протестов? Беда не в том, что большинство россиян сегодня этого не помнят. Беда в том, что они это и знать не хотят. Пятнадцать лет превращения журналистики в отрасль сферы обслуживания не прошли даром. Все слишком запущено, — считает Георгий Иванов, редактор газеты «Сочи» в 1990-2003 годах.
Ослабление солидарности имеет причины внутри и вне журналистской среды.
Самая коммуникабельная сочинская журналистка Татьяна Киреева, сыгравшая заметную роль в защите от неправосудных действий Николая Ярста, видит корень зла в недостатке общения:
— Я всегда готова подставить плечо, но только в той ситуации, в которой лично сама разобралась. Чувство солидарности и взаимовыручки есть с теми, с кем общаюсь. С Ярстом мы сотрудничали. Он передал мне эстафету поисков пропавшей девочки. Мы встречались, созванивались, переписывались – у нас все подошло к созданию журналистского сообщества. А с Кимаевым и Грицевич мы не общаемся. Они не обращались ни ко мне, ни к моим коллегам из федеральных СМИ в Сочи. Я не знаю сути происходящего. Я читаю, но я не всему доверяю, что пишут. Мне надо все через себя пропустить, чтобы сделать выводы и действовать. В Сочи не хватает журналистского клуба, чтобы туда все приезжали, встречались, обменивались новостями. Были попытки его создать. Но когда мы решали объединиться, приходили единицы. Нет в Сочи боевого журналистского коллектива.
В Сочинское отделение Союза журналистов России не вступают по двум причинам. Ни к чему, кроме уплаты членских взносов, это не ведет. И – журналисты крайне загружены после прошедшей в Сочи Олимпиады. Для содержания построенных под Игры объектов в них организуются разного рода мероприятия, прежде проводившиеся в других городах и странах. В результате поток новостей из Сочи вырос впятеро. Все их надо узнавать, писать, обрабатывать, срочно.
Даже те люди, кто занят позитивными новостями, кому органы власти не мешают, а помогают в получении информации, зашиваются на работе.
Тогда что же говорить о могиканах экстремальной журналистики, плывущих против течения власти! Ведь последствия Игр – это не только корпоративный туризм и гламур. Это и огромное количество долгоиграющих проблем, созданных олимпийскими компрачикосами по ходу форсированной переделки южного курорта под одноразовые зимние Игры. Для здоровой критики Сочи сегодня тьма тем, и все острые.
И это на фоне обострения кадровой проблемы. Такие асы экстремальной журналистики, как Тамара Карташева, давно покинули Сочи. Еще тревожнее то обстоятельство, что нет боевого молодого пополнения. Москва еще производит нонконформистов. Рисковые российские ребята работают в Украине. А в Сочи – тотальный позитив.
По данным соцопросов, 60 процентов россиян считают, что власть в стране неподотчетна обществу, половина населения страны видит причину этого в том, что чиновники не допускают граждан до принятия важных решений. В Сочи ситуация еще хлеще. Мэр не только до решений не допускает, но и слушать не хочет. Даже медийная львица Ксения Собчак не сумела взять интервью у Анатолия Пахомова: он ее неудобные вопросы заговорил, переговорил, выговорил. У простых смертных из местных шансы добиться толка еще меньше.
Когда готовился этот материал, на вопрос: «Чувствуете ли вы себя защищенным?» — многие сочинские журналисты честно сказали, что у них есть хорошие знакомые в полиции. Связи — дело нужное. Но не у всех граждан они имеются. Кроме тех, у кого в полиции и администрации знакомые, в нашей стране живут люди (социологи насчитали их 69 процентов), которые стараются не иметь личных контактов с властью. Нельзя и мечтать, что эта группа в две трети населения будет представлена в журналистском сообществе пропорционально. Но в СМИ должны оставаться хотя бы единицы, удаляющиеся от личных контактов с властью в правовое поле на поиски справедливости. Например, в вопросах законности чрезвычайной свалки мусора у села Черешня и законности задержания журналиста, освещающего такую свалку.
После освобождения от административного ареста Анна Грицевич и Владимир Кимаев по-прежнему выдвигают претензии к организации свалки в жилом поселке в 300 метрах от школы. Эколог и журналистка готовят заявления о привлечении задержавших их полицейских к уголовной ответственности.
В связи с сочинским скандалом секретарь Союза журналистов России Павел Гутионтов отметил, что за 25 лет существования статьи 144 УК РФ (о воспрепятствовании законной профессиональной деятельности журналиста) нет ни одного случая наказания виновных.
Дело Грицевич станет прецедентом?
Фото: «Кавказский узел»
